..Была среди бывших узниц учительница из-под Смоленска. Ее Надя и попросила, по разрешению коменданта, сопроводить нас по лагерю. Вместе с ней мы начали свою «экскурсию» с железнодорожной станции, расположенной вблизи лагеря. Сюда прибывали эшелоны с тысячами обреченных. Их встречали веселой музыкой и через большие ворота заводили за колючее проволочное ограждение. И тут же наступал конец иллюзии, если они еще могли у кого-то сохраниться. Над воротами в лагерь были выведены известные слова: «Каждому свое». На деле это повторяло надпись у входа в дантевский ад: «Оставь надежду всяк сюда входящий». А дальше каждый шаг по лагерю был действительно схож с «экскурсией» по аду. Место публичных казней. - Вот здесь, - услышали мы от бывшей узницы, - на этой большой квадратной площади выстраивались каждый вечер узники на проверку и часто для того, чтобы увидеть, как палачи истязают «провинившихся». Били железными прутьями по голому телу, пока тело несчастного не покроется багровыми полосами. Чаще всего забивали до смерти. Время от времени, а с приближением Красной Армии, чуть ли не через день-два, происходили публичные казни. Виселица отсюда не убиралась и как бы напоминала каждому, что ждет его за малейшее неповиновение. Мы увидели длинную дорожку между бараками и лагерной стеной, где обучали собак-овчарок ловить «беглецов». Рассказывает узница: « Отбирали несколько заключенных и предлагали им бежать вдоль стены, а затем от стены к баракам. Обещали тому, кто раньше прибежит, какую-либо привилегию или освобождение от наказания. И люди бежали, не подозревая, что уже через несколько десятков шагов они подвергнутся нападению неожиданно появившейся своры собак. Никакие крики о помощи уже не помогут. Под хохот и гоготание фашистской охраны эти люди будут растерзаны. Не было границ выдумки палачей-охранников лагеря в методах и способах истязания или умерщвления обреченных… - А вот, - продолжала рассказ наш «гид», - дорога в «баню», которая в действительности была для несчетного числа людей последней дорогой к мученической смерти». Со слезами на глазах слушала Надя о том: «как по несколько десятков узников, раз за разом приводили в эту душегубку. Они заходили в «предбанник», где раздевались, складывали свои вещи, в том числе и взятое с собой, и все имевшиеся у них ценности. Женщин с длинными волосами стригли почти догола (якобы по санитарным соображениям). Взяв в руки тазы, обреченные заходили через узкую дверь в «баню». Дверь за нами закрывалась. И конец!» Мы вошли в это творение немецкого «технического гения» и увидели: все как в обычной бане. Есть и краны для холодной и горячей воды, устройство для душа, каменные скамейки и все остальное. Нет только воды. И не сразу можно было заметить под самым потолком продолговатые отверстия. Именно отсюда приходила, в образе невидимого газа, смерть. И не мгновенная, а в ужасных страданиях и муках. В первые дни после вступления нашей армии в Майданек, я видел около сотни трупов женщин и детей, должно быть матери с детьми, вытащенных из «бани» и сваленных друг на друга, еще в объятиях. Их не успели разобрать и вывезти к топящимся печам, в связи с бегством палачей от ворвавшихся в район Майданека советских танков. Прошло уже более двух суток после бегства фашистов, но печи крематория не успели полностью остыть, а в печах лежали недогоревшие трупы. Их, этих печей, кажется было шесть. Топились они круглые сутки, иногда по несколько дней подряд. В последние же месяцы, с приближением Советской Армии, фашистские палачи топили эти печи несколько дней подряд непрерывно. За воротами лагеря, по соседству с крематорием, нам пришлось увидеть еще одну дорогу смерти. Из рассказа сопровождающей: «Узников, раздетых для «физической зарядки», под звуки веселой музыки гнали по узким дорожкам между глубокими траншеями. Когда последний их них подбегал к началу траншеи, из специального укрытия раздавались пулеметные очереди и люди падали на дно траншеи. Так группа за группой. Затем их посыпали известью, слегка закапывали. Через короткие промежутки времени такую «зарядку» проводили новые группы узников. Перед вступлением в Люблин советских войск, палачи Майданека так спешили, что промежутки эти стали совсем короткими. И новые группы обреченных уже могли слышать, не заглушаемые даже громкой музыкой, крики и стоны своих, падавших в траншеи, товарищей. И тут же, раненых, наскоро забрасывали только известью, чтобы свалить в траншеи все новых и новых узников». Да, Майданек был настоящей фабрикой смерти, где все было продумано с немецкой аккуратностью, дотошностью и делалось с фашистским садизмом. Все здесь шло в дело. Может только не стоны и проклятия умерщвленных узников-мужчин, крики ужаса и безысходный плач умиравших в муках женщин и детей, остальное – в ненасытное и неразборчивое чрево фашистского Рейха. Зола из печей крематория тщательно выгребалась. Ею наполняли мешки и отправляли в Германию на удобрения полей. Вещи умерщвленных свозились в специальные бараки. Для каждого вида вещей – отдельное помещение. Трудно было не содрогнуться, попав в огромный барак без потолка, до крыши заваленный сотнями тысяч пар обуви. Мы видели обувь, наверное, всех европейских стран – мужскую и женскую, инвалидов и детскую. Каждая пара аккуратно перевязана шнурками. Надя увидела пинеточки. Она их подняла, долго осматривала, а потом, с проклятьем палачам, повесила на торчащий в крыше гвоздь. Через пару дней, побывав здесь с группой солдат и сержантов батареи, мы увидели уже сотни пар детской обуви, развешенной на гвоздях крыши. В расположенных вдоль стен барака специальных помещениях-боксах, обувь разбиралась и каждая часть, опять же, с немецкой аккуратностью, складывалась, образую штабеля подметок, союзок, задников. Одна из комнат была заполнена женскими волосами, уложенными в большие связки – по длине и цвету. Так из уст живого свидетеля мы услышали и собственными глазами увидели¸ сердцем почувствовали, ту дорогу к мученической смерти, которую прошли около двух миллионов человек. Эту дорогу мучеников мы с Надей Поповой показали впоследствии сотням воинов нашей части…»